Двое в лодке - Страница 33

Я так и не заговорил с Женей. Целенаправленно я её не искал, единственный раз, когда видел её после того разговора с Яной, она говорила по рации на каком-то языке, в котором я с огромным трудом опознал английский и понял только местоимения. Оставив в рубке связанных и почти голых пленников, которых перед этим тщательно обыскал, я перекинулся парой фраз с Мариной и ушёл сюда, на корму. Здесь было почти тихо — девочкам не нравилось смотреть назад, кого-то укачивало, кому-то просто было скучно. Марина когда пришла, сразу сказала, что собеседник из неё никакой, оккупировала мои колени и уснула.

Я смотрел в горизонт. Солнце садилось, винные пары пропитывали мозг, монотонный шум двигателей убаюкивал. Спать не хотелось, я просто сидел и думал о всякой неприятной фигне.

- Ты спишь?

Я с трудом приподнял веки и поймал в фокус тёмный силуэт на фоне светлого борта.

- Почти.

Она подошла, склонилась и медленно поцеловала меня в щеку:

- Спасибо.

Смутилась, опустила глаза, вытирая едва выступившие слёзы. Я сделал вид, что не заметил. Посмотрел на неё, даже не пытаясь понять извилистые пути женской логики, просто надеясь по выражению лица разобрать, что она сейчас чувствует и чего ждёт от меня в ответ. Не понял. Помолчал.

- Ян, он правда ночью... ничего?

- Правда. Он меня обнимал, а я плакала. А потом он ушёл. И всё.

Я закрыл глаза, рассеянно, как кота, погладил по волосам спящую Марину.

- Всё будет хорошо.

- Спасибо, Лёш. Правда, спасибо.

Она забрала из моих рук пустую бутылку и исчезла.

Женя так и не пришла.

***

Двое в плену,

или «не боись, до свадьбы заживёт»

(часть вторая, сугубо мужская)

В окно пробивались первые лучи восхода, путались в белых занавесках, отражались от многочисленных блестящих поверхностей. Одеяло пахло чем-то невыразимо чистым, я перевернулся на другой бок и закутался в него поплотнее. Было тепло. Было удобно, тихо и совершенно безопасно. В коридоре, я точно знал, дежурит пара ребят в форме — меня стерегут, я ценный свидетель и вообще важный товарищ. Хоть и русский, и вообще был привезён в непотребно пьяном состоянии, ещё раз подтверждая в турецких мозгах свой национальный менталитет.

Как только нас встретили и доставили под вооруженной охраной в безопасное место, Женька сразу потребовала телефон и тщательно подбирая слова, заговорила на какой-то тарабарщине. Потом набрала другой номер и заговорила уже на английском. Потом позвонила семье и по-русски в двух словах пообещала, что всё будет в порядке и что ещё позвонит. Потом нас всех отправили в больницу, а её увёз чёрный лимузин с флажками, с тех пор от неё ни слуху, ни духу.

Я перевернул подушку и засопел в её всепрощающий бок — меня грызла совесть. Её маленькие тупые зубки с противным скрипом точили моё нутро, вроде и не особенно больно, но, чёрт, лучше бы было больно! Почему я не подошёл к Женьке на яхте? Почему кинулся напиваться и страдать о всякой абстрактной фигне, когда она не расслабляясь работала, обеспечивая нам комфортное и законное пребывание в чужой стране? Как баба себя повёл, честное слово... Хотя, слабый пол в нашей ситуации отличился завидной крепостью духа, нечего на них грешить. Это я раскис, как последняя тряпка. Стыдно, молодой человек, очень стыдно.

Ведь скоты же они, в самом деле. И даже в госструктурах частенько втихаря расстреливают особенно отличившихся уродов, а в официальных документах пишут, что они были убиты при оказании сопротивления или при попытке к бегству... и чего я расчистоплюйничался? Из-за Яны?

Да, из-за неё. Субъект не может быть объективным, как ни крути, и каждая из них была в своём праве. Но Женька всё-таки моя девушка, мог бы и поддержать. Или по крайней мере, не впадать в философию по поводу её кровожадности — у неё тоже стресс, и могла она вполне удариться в истерику со слезами и соплями, как та вечно воющая дура, и никто бы не посмел обвинить её в трусости или недостаточном мужестве. Она женщина, ей можно. А я мужчина. И я должен всем со всех сторон. Это я должен был носиться по палубе, встречая представителей местных властей, организовывать всех, помогать девчонкам... а я валялся пьяный, по уши в философии, и ожидал, что она ко мне придёт.

«Вставай, страдалец, и иди к доктору, доказывать, что полностью здоров и можешь как-то помочь следствию и своей жиденькой личной жизни».

Я пообещал себе, что уже почти встаю, сжал зубы и... перевернулся на другой бок. Натянул одеяло на уши и крепко зажмурился — я бедный больной, меня похитили и мучили, а сегодня у меня по расписанию вообще похмелье. Подождёт следствие, никуда не денется.

***

- Лёш...

- А? - я прищурился, пытаясь рассмотреть визитёра, потёр глаз. - Привет.

- Привет, - Женя улыбнулась, погладила меня по руке, я попытался сесть, - лежи, не дёргайся. Тебе не рекомендуют вставать.

- Да сколько можно лежать, день уже, - я пригладил лохмы и оглянулся на окно, за которым во всю сияло солнце. - Как у нас дела?

- Нормально, - она дёрнула щекой, отвела глаза и убрала руку с моего плеча. Я поймал её ладонь, прижал к щеке:

- Ты на меня обижаешься? Ну прости, я сам не знаю, с чего так...

- Да нормально всё, - она вздохнула, махнула рукой. - Бандитами занимается полиция, девочками — посольство... всё в порядке.

Она была такая замученная, что в её «нормально» я ни разу не поверил. Нас встретили около полуночи, с тех пор прошло часов десять-пятнадцать, за это время она, похоже, не спала. Зато успела вымыться, сделать причёску с макияжем, обзавелась очень официальным белым брючным костюмом и сумочкой, ещё и очки где-то достала. Я не видел их на ней ещё с общаги.